Как старшая сестра и бесспорный лидер, Герда привыкла опекать и заботиться о Соул, считая ту податливой и мягкой формой, разваливающейся, если оставить неусыпное внимание. Она представлялась волчице, как нечто очень легкое, невесомое, эфирное в плане натуры, не имеющее и шанса против различного рода опасностей, что поджидали ее на каждом шагу. И, несмотря на все чувства, которые серая питала к Соул, она не могла поставить ее на одну с собой ступеньку, не могла принять то, что она была вполне себе самостоятельна. Вероятно, задним числом она осознавала все это, но раз за разом отмахивалась от подобных мыслей. Какая-то часть самки маниакально наслаждалась тем фактом, что при настоящем раскладе событий белошкурая зависима от нее, нуждается в ней, словно в воздухе.
Но со стороны отношение Герды к сестре отдаленно напоминало поведение родителей. Действительно, одиночка в какой-то степени копировала их поведение, не давая Соул и шагу ступить без нее. Но было куда интереснее, наступит ли когда-нибудь в их жизни очередной переломный момент, после которого наступит очередь младшей впадать в ярость и уходить от последней родной души? Но вряд ли Соул могла бы ослушаться, внезапно выйти из-под контроля, обрести чуть больше независимости, чем комфортно для серой… По крайней мере, так она думала.

Герда не сразу осознала, что просыпается. Какое-то время она пыталась зацепиться за ускользающий сон, остаться в несуществующем мире еще на пару минуточек, не понимая, что происходит. А затем все исчезло. Открыв глаза, волчица подняла голову и сонно заморгала. Вокруг уже начали неспешно сгущаться сумерки и существенно похолодало. Но ей все равно было тепло; повернув голову, самка увидела Соул, до сих пор крепко спящую и прижавшуюся к ней. От вида безмятежно дрыхнущей сестренки на душе у кареглазой потеплело, и она едва заметно улыбнулась. Однако мгновения гармонии бесследно пролетели, стоило желудку проснувшейся угрюмо забурчать. Недовольно тряхнув ухом, она как можно более осторожнее отстранилась от белой, поднялась на лапы и сладко потянулась. За то время, пока она спали, ее успело припорошить снежком, и одиночка отряхнулась, отчего ее шерсть забавно растрепалась. Итак, наступило время вспомнить, что на ее плечах лежали все заботы о  них двоих, и главной задачей было любой ценой найти пропитание.
Решив не будить Соул, Герда оглянулась на нее один последний раз и отправилась на поиски съестного покрупнее. Любой здравомыслящий волк предложил бы все-таки растолкать сестру, чтобы та составила компанию и впоследствии помогла загнать какую-нибудь добычу, но самка моментально заткнула бы его. Если бы она вдруг сочла нужным объяснить причину, то ею была б первая попавшаяся отговорка в стиле «не хочу напрягать ее» и тому подобной чуши. На самом деле, опять же, серой было привычнее воспринимать Душеньку грубо говоря – путающейся под ногами в серьезных делах, мягко говоря – не приспособленную для этих самых серьезных дел. В любом случае, она испытывала жизненную необходимость в том, чтобы оставить ее позади, как и сделала.

Удача, тем не менее, сегодня была на стороне охотницы. Стараясь все время красться с наветренной стороны, в какой-то момент она почувствовала манящий запах потенциального ужина. Идя по следу, она смогла выйти на нескольких косулей, мирно следующих своей дорогой прямо мимо нее. Не обращая внимания на двух других, Герда моментально впилась взглядом в свою цель, которая заметно хромала. Все просто идеально. Она прижалась к земле и превратилась в каменное изваяния, не роняя ни звука и даже не дыша, полностью сосредоточившись на косуле. И, улучив момент, она рванулась с места, сбрасывая с себя чары, обращаясь в движение, настолько стремительное, что за ним нельзя было поспеть. Снежным вихрем ворвавшись в группу копытных, волчица устремилась к хромоножке и в прыжке с силой сомкнула челюсти у нее на глотке. Та забилась, заскакала, но раненая нога подвела ее, и она неудачно упала, стеная от боли. Серая же сжимала зубы все сильнее; кровь, хлеставшая у животного из горла, смешивалась со слюной и стекала на снег, образуя причудливые узоры. Наконец агония косули стала утихать, и в конце концов жизнь покинула истерзанное тело, оставляя ее неподвижно лежать на холодной земле. Отпустив добычу, самка чуть отошла, смотря на нее. Пустые, ничего более не выражающие темные глаза бессмысленно смотрели в небо, злосчастная нога была вывернута под неестественным углом, глотка составляла кровавое месиво. А ведь когда-то это было красивое и грациозное создание – но ныне его дни окончены, чтобы позволить другим красивым и грациозным созданиям жить. Однако убийца испытывала лишь только раздражение, связанное с тем, что по ней хорошенько заехали крепким копытом несколько раз. Ушибленные места противно ныли. Кареглазая с трудом сдержалась, чтобы не разорвать брыкающуюся тварь прямо здесь, и только осознание того, что она уже мертва, и это странное действо ничего не даст, останавливало ее.

Но оставалась одна загвоздка. Чисто в силу физических особенностей одиночка не могла просто отнести свою добычу обратно, к Соул, что наверняка до сих пор спала без задних ног. Но сначала беспомощно оглядевшись по сторонам, она вдруг заметила нагромождение камней неподалеку, которые вполне смогли бы помочь ей. Обойдя косулю и крепко взяв ее в зубы, Герда уперлась всеми четырьмя лапами в заснеженную землю и начала тянуть. Постепенно дело сдвинулось с мертвой точки, и она медленно принялась тащить тушу к примеченному месту, намереваясь спрятать ее от чужих глаз именно там. Конечно, это был не идеальный план, но он давал хотя бы мизерный шанс на то, что ее заметят не сразу. А если и заметят, то, возможно, можно будет застать воров и отвоевать свое.
Путь до камней, как ей показалось, занял целую вечность. Она часто останавливалась, чтобы дать себе передохнуть, и жадно глотала снег, обжигающий пищевод. Когда же белолапая завершила начатое, она чувствовала себя совершенно измотанной. Но теперь, по крайней мере, им с сестрой было, что поесть. В последние дни поиск еды все чаще завершался неудачей, и волчица выглядела еще худее и изможденнее, чем обычно. Сейчас ужасные дни голодовки уже позади. Да. Она сможет порадовать Соул.

Уставшая, но крайне довольная собой охотница потрусила обратно, то и дело оглядываясь и проверяя, нет ли кого поблизости. Она была уверена в том, что все будет хорошо. Пришлось столкнуться со многими трудностями, преодолеть сложнейшие препятствия, но это позади. После такой легкой добычи, после всех событий, сложившихся лишь только в ее пользу, разве нельзя было ожидать, что в кои-то веки жизнь решила сжалиться? Конечно… Эти мысли согревали Герду все время, что она шла до Соул.

Соул не было. Герда потопталась на месте, обошла кругом примятый снег и нервно огляделась по сторонам. Это не помогло. Соул не было. В пасти неожиданно пересохло, и серая почувствовала, как ее лапы мелко подрагивают. Волнение медленно, но верно захватывало все ее существо, не давая мыслить разумно. Она коротко и рвано вздохнула, стараясь отогнать отголоски паники, рискующей подняться во всем своем величии. Ничего страшного не произошло, ее сестра всего лишь проснулась, обнаружила себя в полнейшем одиночестве и пошла на поиски родственницы. Поэтому ее здесь не было. Очнувшись от первоначального шока, заставившего ее остолбенеть, волчица заметила неровную цепочку следов и уловила запах Соуляш, очевидно, направившейся в эту сторону. От души отлегло. А стоило всего лишь взять себя в лапы.
Как бы то ни было, сейчас одиночке нужно было выбрать единственно верный вариант, каждый из которых казался одинаково важным. Пожертвовать чем-то одним ради другого было нелегко. Она растерянно переминалась с лапы на лапу, бросая взгляд то в одну, то в другую сторону. Нужно разыскать Соул, пока она не потерялась окончательно или не набрела на какие-нибудь неприятности. Но тогда мертвую косулю наверняка найдут – глупое, чересчур очевидное место ее утайки было предназначено лишь для того, чтобы она не бросалась в глаза, маня и призывая случайного прохожего. Даже сейчас, возможно, кто-то уже отыскал целехонькую тушу и пирует там в свое удовольствие. От одной только этой мысли кареглазая ощерилась, не желая делить свою, честно заработанную еду с другими. Она повернулась и решительно направилась к припрятанной добыче, но остановилась. Что, если пока она будет проверять, как там сегодняшний ужин, с сестрой что-либо случится?
Многочисленные «а что, если…» и различные цепочки событий, возникавшие, едва лишь Герда мысленно принимала одно или другое решение, хаотично перемежались и сталкивались друг с другом. Количество абсурдных мыслей достигло апогея; самка зажмурилась и замотала головой, как будто надеялась таким образом вытрясти все лишнее из головы. Тогда-то она и приняла окончательное решение, которое стоило ей многого – возможно, даже чересчур многого. В частности, признания того, что Соул без нее не пропадет. По крайней мере, хотя бы на этот короткий промежуток времени она могла оставить ее одну… Не случится ничего страшного, если они немного побудут порознь. Глубоко вдохнув, волчица покинула поляну скрепя сердце.

По мере того, как одиночка примирялась со своим выбором, скорость ее передвижения постепенно увеличивалась. В конце концов уверенность в выборе выросла настолько, что ей удалось не думать о том, что, возможно, она совершает ошибку. Даже если так, то Герда уже совершила в своей жизни достаточно оплошностей, и еще одна будет сущей невинностью по сравнению со всем негативным опытом, накопленным за все предыдущие года. Только на середине пути серая осознала, что мчится во весь опор, чудом не спотыкаясь о камни и выступающие корни, то и дело встречающиеся на пути. Она еще никогда не бегала настолько быстро – мелькающие по сторонам деревья проносились мимо с бешеной скоростью, а сама она огибала препятствия в последний момент, мало осознавая, что делает, словно ее тело взяло контроль над ее же разумом. Она не чувствовала усталости и не смела остановиться, даже когда холодный воздух начал обжигать и раздирать легкие. В таком темпе она добралась до памятного места втрое быстрее, чем в первый раз.

Она позволила себе притормозить только тогда, когда вылетела на поляну, где снег, покрывавший ее, был выпачкан в кровавых разводах. Устремив взгляд к камням, где была спрятана  добыча, волчица не поверила своим глазам. Все-таки нашли. Она… она… она снова и снова вонзала в нее клыки, вырывала куски мяса и быстро расправлялась с ними. Быстро, воровато, как будто боялась быть пойманной на месте преступления – или же просто была очень голодна. Но ту, кто убил эту косулю, подобные мелочи волновали мало. Последнее, что она ощутила – дикую, бессильную ярость, от которой ее затрясло. А потом в глазах все потемнело, и кареглазая выпала из реальности.
Любой, кто наблюдал бы сие действо со стороны, признал бы, что все было очень зрелищно и эпично. Не хватало лишь замедленной съемки и пары спецэффектов.
Герда сокращала расстояние до чужачки ровными, быстрыми скачками, не сводя с нее пристального взгляда. Если бы им только можно было убивать, то она упала бы замертво задолго до того, как серая даже сдвинулась с места. В ней кипело настоящее бешенство, желание разорвать наглую тварь на мельчайшие кусочки, впиться ей в глотку точно так же, как перед этим она убила злосчастную косулю. Как посмела эта шавка посягать на то, что ей не принадлежит? Она заплатит за это, дорого заплатит, она не посмеет рушить череду удачных событий, произошедших до этого. Все эти озлобленные мысли вихрем проносились в голове самки, пока та неслась до противницы. Вряд ли она была настолько взбеленена когда-либо до этого инцидента.
Одиночку не волновало, сможет ли незнакомка оказать ей должное сопротивление, или же она предпочтет поджать хвост и сбежать. Не было ей дела также и до того, что она очень давно ни с кем не сцеплялась и ослабла от долгой голодовки. Она просто хотела убить эту проклятую темношкурую, и ее мало заботили факторы, препятствующие этому. Под действием адреналина в опасной ситуации люди способны совершать поступки, которые оказались бы им не под силу в любое другое время. Так и здесь.

Она была уже совсем близко. Идеальное расстояние, чтобы совершить свое нападение. В этот момент противница оторвалась от поглощения еды и подняла голову, встречаясь взглядом своих ледяных голубых глаз с Гердой. И та с разбега оттолкнулась лапами от земли, взрывая снег. Она могла бы распахнуть зубастую пасть и, нацелившись на уязвимое место, с силой вгрызться в него, приземляясь на незнакомку. Но по каким-то никому, даже ей самой, неизвестным причинам белолапая решила повременить с этим. Может статься, приберегла на десерт. Вместо этого она в прыжке сшибла чужачку с лап, стараясь оттолкнуть ее как можно дальше от того, что ей не принадлежит. Приземлившись, волчица моментально вскочила, не тратя ни секунды, и встала между поверженной соперницей и своей добычей. Шерсть вздыблена, клыки оскалены, уши прижаты, глаза горят. Поза без слов доходчиво объясняла все, что нужно.

– Какого… черта… ты… – ей не хватало воздуха, она задыхалась, одновременно от душащей злобы и от усталости. – ЖРЕШЬ МОЮ ЕДУ?!! Если тебе жить надоело, я тебе это мигом устрою! Ты, жалкое отродье, даже не смогла поймать себе свою собственную добычу… Так нечего зариться на чужое! – она тяжело дышала, буравя взглядом незнакомку. Та все равно не представляла собой ничего особенного. Несмотря на различия в цвете шкуры и глаз, своим телосложением и даже ростом они были похожи. Возможно, у бурой было преимущество в виде дельного боевого опыта, но Герда могла легко восполнить это своим упрямством и силой воли, которую невозможно было сломить.

Как все мы сокрушаемся об упущенных возможностях, так и Герда жалела о том, что не прокусила глотку этой нахалке, когда ей был предоставлен такой шанс. Что-то тогда остановило ее, одернуло, заставив отстраниться от поверженной противницы… Серая бы в жизни не поверила тому, что это был страх. А если бы к ней в мозг заползла подобная дерзкая в своей прямоте мысль, то без промедления была бы выгнана взашей. Одиночка предпочитала не признавать правды, которая выставляла ее не в лучшем свете – не с точки зрения морали, как привычно, но с ее собственных суждений о себе. Она думала о себе, скорее, как о безжалостной, хитрой, смертельно опасной персоне, стараясь любыми способами обойти тот факт, что еще ни разу в жизни никого не убила.
Она ввязывалась в бесконечное количество стычек, где напряжение порой возрастало до такой степени, что драка принимала опасное положение – «не на жизнь, а на смерть». Однако когда дело доходило до чьего-либо выигрыша, ничего обычно так и не доводилось до конца. Герда, проигрывая, старалась унести лапы как можно скорее, не желая обрывать свою жизнь в столь раннем возрасте. С другой стороны, когда побеждала она, то ей хватало простого ушата оскорблений, вылитого на поверженного противника. Таким образом самоутвердившись за счет более слабого волка, она уходила прочь, гордо вскинув голову. Если бы ее вдруг приперли к стенке, то она не смогла бы оправдаться даже простым «лежачего не бьют». Это правило относилось к нравственным устоям, от которых она была больше чем далека. Было бы забавно отнекиваться под подобным предлогом, при этом атакуя со спины.
Герда всегда отличалась особенной лицемерностью, но даже такое низко падшее существо, как она, могло время от времени испытывать стыд.
Как бы то ни было, она могла быть повинна во многих грехах, вот только лапы ее не были запачканы в крови собратьев. Говоря откровенно, самка уже пробовала убить волка, но так и не смогла – страх оказался сильнее. В такие моменты ей на ум всегда приходили каннибалы, которые не только убивали, но и поедали себе подобных. И ее желудок неизменно начинал бунт каждый раз, когда она представляла себе такое зрелище.

Она сощурилась; теплый янтарь ее глаз потемнел и потерял свое прежнее очарование. Теперь же он мог частично показаться завораживающим из-за гаммы эмоций, плескавшихся внутри. Однако все затмевала дикая, чисто животная ненависть, предела которой не было видно. И, наверное, Инга не смогла бы ничего почерпнуть из неспособности своей собеседницы убивать других. Ведь это все еще не отменяло того, что она могла причинить такую боль, что смерть в конце концов стала бы единственной желанной вещью, способной избавить от всех страданий.
Как забавно. Она могла делать с жертвой все, что угодно, пока в той теплилась жизнь. Вероятно, это давало белолапой какое-то чувство власти, возвышения над остальными. Кто знает, быть может, и не убивала она своих врагов именно поэтому, а не из-за какой-то там глупой боязни?

– Жалкое отродье? Позволь, мы с тобой из одного рода волчьего, – язвительные слова бурой волчицы жалили больно, но все равно не могли добиться должного эффекта. Герда могла выглядеть все мрачнее с каждым сказанным словом (хотя куда уж дальше), но изо всех сил старалась держать себя в лапах, не теряя рассудок. – А вот то, что ты из стаи этих беломордых ублюдков - это делает тебя плешивой тварью. Которая не достойна этой добычи. И вообще, откуда мне знать, что она твоя? – не успела кареглазая обдумать эти фразы, как противница одним резким прыжком подобралась опасно близко, клацнув зубами. Одиночка ответила подобным выпадом, яростно огрызнувшись и отскочив на то же расстояние. Ей категорически не нравилась крайне беспардонное поведение самки, застигнутой на месте преступления, но все равно качающей права.

Внимательно следя за любыми движениями чужачки, серая мысленно вернулась к ее словам. Она сказала «стая беломордых ублюдков»… Теперь-то все и встало на свои места. Вся ситуация с грызней стай между собой благополучно обошла их с Соул стороной. Но трудно не знать о склоках соседей, живя прямо у них под боком. Ей уже случалось пару-тройку раз встречать волков, сначала горячо проповедующих свою идеологию, а потом пытавшихся разодрать ее на мелкие кусочки из-за одного лишь цвета шерсти, даже не спрашивая о принадлежности собеседницы. Больные отморозки с дерьмом вместо мозгов.

– А ты, значит, из этих… – она выплюнула последнее слово, словно оно было чем-то премерзким, случайно угодившим ей в пасть. Вместе с этим она вместила в него столько сочащегося ядом презрения, сколько смогла.  – Мгновенный показатель интеллекта. Не твое дело – решать, чего я достойна, а чего нет, – была бы она кошкой, то давно бы уже шипела. Но вместо этого каждое слово – резкое, хлесткое, бьющее, словно удар плети. Вообще-то, она была слегка удивлена тем, что ее голос не подрагивает от злости. – Эта добыча принадлежит только мне, и меня не волнует, что об этом думаешь ты.

– Лучше-ка ступай прочь, пока не подоспела стая на запах свежей добычи. Мы голодны. И нас много. А ты так кстати здесь оказалась, – трудно сказать, что такого было в этой угрозе  – вероятно, именно то, что бурая именно попыталась запугивать – но она была последней каплей. Низкий, гортанный рык заклокотал в горле у снова взбеленившейся волчицы. Она не смогла бы объяснить, почему, но сочла скрытый намек на каннибализм в крайней степени оскорбительным.

– Ты предлагаешь мне вот так просто оставить эту косулю, которую я сама и убила? – рявкнула Герда, в очередной раз показывая клыки. – Вали обратно к своей кучке обиженных жизнью опущенцев, и пусть они жрут тебя, раз так голодны. Или устройте еще один набег на своих обожаемых фортийцев, который снова провалится. А то, что принадлежит мне, останется у меня,  – и она правда старалась как можно сильнее задеть оппонентку, вывести из себя, желая вызвать у нее похожие чувства злобы и ненависти, затуманивающие разум. Ей нечем было запугивать свою собеседницу, поэтому она опустилась до простых оскорблений – но она не видела в них ничего зазорного.